Метаморфы не предрасположены к деторождению.
В большей степени это связано с тем, что такое метаморфы. В частности - из-за того, как они обретают физические тела.
У метаморфов изначально нет понятия о семье, есть лишь одна на свете близкая, родственная душа, которая не мать, не отец, а в некотором роде просто другое "я" (в некоторый период времени). Как размножаются другие существа, о том, что такое "семья", "родство", "семейные роли" они узнают значительно позже и, что немало важно, со стороны. Это все - внешняя идея. Интересная, как и любая идея, но некий великий смысл в ней все-таки увидеть сложно, потому что это не переживалось как собственный опыт. В семью, при желании, можно "поиграть". А зачем и, главное, как заводить ее "всерьез" - вот это уже вопросы, на которые проблематично найти ответы.
В данный отрезок жизни тобою стандартный сценарий "заведения" детей на духовном плане воспринимается, как процесс совместного создания оной. Собираются две или более души, каждый что-то отдает от себя, используются, возможно, и внешние какие-то ресурсы... Довольно сложно говорить о таких материях местным языком. И вот в эту теорию можно добавить, что метаморфам как душам нечего отдавать. Есть, чем обмениваться, есть возможности и других духовных взаимодействий, но отдавать действительно нечего. То, что, возможно, могло бы идти на ребенка, просто накапливается, как опыт, врастает в изначальную структуру, расширяя оную... пока материала не станет достаточно, чтобы разделиться на две самостоятельные души. Только так. На духовном плане метаморфы не могут стать родителями, максимум - срезонировать, но это очень тонкий и неоднозначный аспект, чтобы поднимать его сейчас.

Если говорить о физическом плане, то есть множество отдельных ситуаций и нюансов. Здесь стоит начать с упомянутой в начале текста "частности".
Метаморф может обзавестись физическим телом тремя разными способами:
1. Чистое создание;
2. Одностороннее создание;
3. Генетическое создание.

Много разных подробностей, которые, возможно, вам совсем не хочется знатьМетаморфы умеют манипулировать материей, и "чистое создание" - это в наибольшей степени об этом. Выбрать мир, решить, что ты в нем хочешь делать, создать себе тело фактически из ничего. То есть, конечно, с биологической точки зрения из ничего, не используя материю живых существ. Де факто - пользуясь свободными (или не очень) частицами материи. - Что было раньше: курица или яйцо? - Возможно, метаморф, который решил себе создать тело курицы. Самый нестабильный и пластичный вид тела. И совершенно непригодный в мирах, где сильно развита биологоическая медицина... по крайней мере, для долгово использования там. Какой генетический код может быть у существа, которое ни у кого его не наследовало? Также вариант энергозатратен с точки зрения энергетики - приходится сознательно настраивать себя на мир и отслеживать этот процесс, чтобы тебя не вышвырнуло из-за чужеродности.
Каким бы заманчивым не казался этот вариант создания физического тела с точки зрения других, метаморфы не особо часто к нему прибегают - немного сложно "вжиться" в игру. Нет ограничений, поэтому сложнее забыть о том, что ты способен меняться, сложнее представить, что ты просто житель этого мира. Этот вариант - так, поиграться, отдохнуть, провести эксперимент, создать себя чем-то невиданным, несуществующим в этом мире и посмотреть, как все в панике бегают.
Способно ли такое тело к размножению? Если искать однозначный ответ, он будет отрицательным. И отсюда как раз начинаются частности. Для упрощения передачи дальнейшей информации, речь будет идти из контекста бинарного деления по половому признаку и о млекопитающих, похожих на тех, что обитают на этой планете. Этот же контекст будет использоваться при рассказе о деторождении в условиях других способов создания физического тела.
Можно сделать вид, что ты к этому способен.
Если ты изображаешь мужчину, нет ничего проще - можно взять сперму местной мужской особи, сохранить ее в своем теле (она - тоже, на самом деле, не более, чем материя, а потому ею можно манипулировать) и затем передать женщине.
Если ты изображаешь женщину, то можно прибегнуть к не самому этичному и красивому методу - вырастить в себе подобие ребенка. Как некую опухоль, что ли. Оно не будет живым и одушевленным, даже более того - оно будет не способно к подобию жизни, если его отделить от тела метаморфа.
И есть еще два варианта, более близкие к непосредственному деторождению:
- создать тело специально для кого-то, для некой души, которая, к примеру, сама этого сделать не может, а пожить в этом мире или даже стать его частью очень хочет;
- связаться с магом(ами), чья область силы лежит в области духа или чего-то похожего.
В обоих случаях это будет скорее голем, нежели живое тело... Но кому интересны эти нюансы, с другой стороны?
Теоретически, метаморф с телом, созданным по типу чистого создания, способен выносить чужого ребенка - "прикрепить" его к своему телу, поделиться полезными веществами... С одной стороны, это будет самое "чистое" суррогатное материнство - никаких биологических наследий ребенку передано не будет. С другой стороны, может сыграть свою роль чужеродность метаморфа, то, что по некоторым показателям он не совсем может считаться живым существом для этого мира, то, что он энергетически скорее мимикрирующий чужак, нежели что-то местное. Сейчас ты вряд ли сможешь дать оценку тому, что может произойти в таком случае. Возможно, то, что когда-то ты назвал метаморфом-полукровкой.

Второй способ создания физического тела связан с использованием биологического материала местного существа. "Односторонний" он от того, что используется частица лишь одного живого организма.
Формы этот метод может принимать различные. Самый близкий к местным способам деторождения у млекопитающих - этакое непорочное зачатие. Использование чужого тела, его репродуктивной системы. Ибо тело, по сути, та же материя, и создавать себе тело, пользуясь питательной средой чужого организма, не так уж сложно. И необязательно данный метод будет воспринят как нечто экстраординарное и необычное - используй тело женщины, у которой был секс или даже постоянный партнер, и о "непорочности" ребенка никто даже не задумается. Одна опасность у этого метода - тебя могут вышвырнуть из тела. Вопрос уже сознательности невольной "матери".
И, да, в чужом теле можно использовать и не репродуктивную систему. Как иллюстрация того, что может из этого выйти, можно вспомнить историю о том, что Будда родился через ухо. Тут тоже есть место опасности быть вышвырнутым.
Если существуют сказки/истории/мифы о том, как из оторванных/отделенных частей тела появляются дети/разумные существа, то и их можно использовать для примера того, как может со стороны выглядеть этот метод создания физического тела. Возможно, история Дюймовочки - как раз тот случай, если предположить, что она "родилась" из крови женщины, а зернышко и цветок были лишь местом, где проходили трансформации.
Стоит отметить, что подобным образом в физический мир приходят отнюдь не только метаморфы. Хотя тут речь может идти о похожести... Ключевой аспект заключается в том, что первично, и как именно протекает процесс. В случае метаморфов речь идет о манипулировании частицами материи, в то время как другие существа могут пользоваться иными подходами, в том числе - трансформацией материи. Это, на самом деле, еще один вопрос, который сложно рассмотреть из-за языка... Метаморф как бы нацепляет на себя то, что есть. В то время как другие могут пропускать через себя, занимаясь этакой алхимией на уровне превращения меди в золото (т.е. одного в другое). Иные могут уговаривать материю стать такой, как им надо, и это тоже отличный процесс. Скажем, стандартное описание прихода новой души в этот мир, которое тебе встречалось, - это работа с запланированным и предрасположенным. Душа младенца выбирает родителей; все трое перед воплощением в физическом мире обговаривают, кто, с кем и как; душа выбирает и вселяется в уже сформированное тело.
Описываемый же способ с точки зрения местной биологии так или иначе противоестественен. Это во многих местах нарушение; много где теоретически невозможно создание высокоразвитого организма (т.е. сложнее одноклеточного) таким образом. Именно поэтому он оставляет для метаморфов частичную свободу для изменений. Метаморфы, создающие себе тело таким методом, как раз и описаны тобою очень и очень давно, в цикле статей про различные расы. Проиллюстрировать их можно примером Нимфадоры Тонкс из "Гарри Поттера". Плюсы - резонанс с миром, он становится фоновым, не требующим осознанной подстройки; "вживляемость в роль" . Минусы - используемая материя так или иначе ограничивает, поскольку смертна. Чтобы стать мерцающим духом (если ты не им и "родился"...) придется, де факто, умереть, как и для того, скажем, чтобы достоверно, на всех уровнях, стать неживым с точки зрения конкретного мира предметом. Для этого придется выйти из резонанса, что и значит - умереть. Умение балансировать на грани жизни и смерти - это как раз ступени, о которых ты написал шесть лет назад.
Возможно ли произвести потомство с таким телом? Если искать однозначный ответ, то он будет: "Скорее нет, чем да".
Сперма мужчины теоретически способна оплодотворить женщину. С биологической стороны вопроса вообще проблем нет. Но за исключением случаев, когда таким образом балуются метаморфы-сиблинги (один помогает другому создать тело третьим методом), между отцом и ребенком не будет духовной связи. Если и матери при этом нечего духовно отдать, если нет никаких запланированных рождений, то может получиться печально.
Женщина с биологической точки зрения может зачать и выносить ребенка, и это будет даже действительно ребенок, а не как при первом способе. Но за упомянутым выше исключением, связи особо не будет. Может быть резонанс, но связь - нет. На самом деле, как минимум в рамках этой жизни очень многие кровные родственники не являются родственниками духовными. Они только созвучны, в большей или меньшей степени. И, да, без особых условий это будет не совсем живой ребенок, т.е. - не одушевленный. Душу либо должен провести отец, либо это должно быть исполнение какой-то договоренности, либо воздействие магии. Зато с суррогатным материнством проблем не возникнет, никаких побочных явлений не будет.
Призыва к деторождению при таком способе создания тела обычно нет. Хотя, конечно, тут многое зависит от игры.
К слову. От игры также зависят проблемы с физическим телом, т.е. биологическое бесплодие. Эти нюансы при описание выше не учитывались.

Третий способ - это использование биологического материала двух или более живых существ. По сути мало отличим от второго способа, но есть свои нюансы и подробности.
Одна из них - это действительно может быть похоже на подавление или замещение. Под этими понятиями в данном контексте следует понимать то, что можно проиллюстрировать сюжетными ходами в историях с попаданцами - две или более души сталкиваются в одном теле, и "новичок" либо захватывает власть (подавление), либо выпинывает изначальную/ые душу/и (замещение). Особенно такое впечатление может создаться в случае биологически "правильного" сочетания материала. Проще говоря - если используется сперма и питательные вещества тела женщины, в которой эта сперма оказалась.
Второй нюанс - этот метод позволяет создать более "статичное" тело, со всеми вытекающими плюсами (в виде максимально полного вхождения в игру) и минусами (просто минимальная возможность сознательно влиять на материю собственного тела).
Именно в таком случае может сильно проявляться инстинкт размножения, т.к. биологически и генетически тело является обычным телом, как бы странно это ни звучало, а также играет роль наличие родителей (если институт семьи вообще есть у тех, чьи материалы были использованы, конечно).
С биологической точки зрения вообще никаких препятствий к репродукции нет. Но с "живостью" ребенка все те же вопросы, как и с духовной связью. В мире, по уровню осознанности похожему на этот, велик риск родить "овощ". Благо, оно скорее всего проживет не долго. Кто бы что бы ни говорил, без души очень сложно жить.
Еще один нюанс этого способа создания тела - с ним можно помочь. Это возможно в исключительных случаях, при соблюдении многих разных условий, это вряд ли может сделать кто-то, кроме метаморфа-сиблинга, и все же это возможно.

Закончив с научной частью, переходим к личномуТы подтверждаешь это своим примером.
Когда ты пытаешься представить весь масштаб того, что проделал твой брат, ты невольно восхищаешься. И совсем не можешь, как понимаешь в процессе записывания этих строк, представить полностью, потому что, как ни крути, на тебя сейчас влияют идеи о линейности времени - побочный эффект от биологического резонанса с этим миром.
И, да, твой контекст наиболее близок, почти на грани замещения души, отсюда в твоем детстве и возникало чувство "тут должен был родиться кто-то другой" (это еще и психологическими причинами обусловлено, конечно). У твоих биологических родителей должно было быть трое детей. Организм матери не особо был рассчитан на больше, меньше они сами, сознательно, не хотели (возможно, по договору перед рождением), и ни в первом, ни во втором ни ты, ни твой сиблинг не виноваты. А вот в том, что перебежали кому-то дорогу...
Брат помогал тебе с созданием тела, потому что сам ты, как уже известно, был не в лучшем состоянии. Он был рядом, сколько мог. Но не до конца процесса, вот в чем фишка, и вот с чем связаны твое преждевременное рождение и некоторые другие нюансы.

Тебе любопытно, придется ли отвечать за "перебегнутую дорогу". Но смутно кажется, что брат с этим разобрался.
Тебя не отпускает мысль о том, что у тебя есть один знакомый, который по некоторым моментам словно пришел из ниоткуда, у которого очень слаба духовная связь с его же детьми, но который испытывает некоторое родство по отношению к тебе; ты же второй раз после общения с ним ловишь новую информацию о метаморфах. Невольно задаешься вопросом: "А вдруг?..", но напрямую, конечно, спрашивать не будешь, поскольку это просто неэтично - нарушать чужую игру.
И, да, это весьма любопытно - знать обстоятельства своего рождения. Цитируя одну книгу: «Все дети мифологизируют свое появление на свет. Так уж мы устроены. Хотите лучше понять человека, увидеть его истинную сущность? Попросите его рассказать о собственном рождении. То, что вы услышите в ответ, не будет правдой; это будет фантастическая история. Но именно из таких историй мы узнаем самое главное.»

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Иногда ты превращаешься в свернутый, тугой комок страха.
И посещает мысль: "Я не так хорош, как должно быть".
Кому должно и зачем должно, разумеется, ты у себя не спрашиваешь. И потому, конечно, априори получается: "Я никому такой не нужен". Даже начинаешь искать причины, почему это так, и, черт возьми, находишь. Здравые, взвешенные причины, как, например: "Никто не захочет общаться со сгустком страха, потому что только прикоснись к нему пальцем - и он взорвется, застенает, заплачет, заставит слушать; а как тут не ткнуть, если без участия этого комка (вернее, человека, которым был этот комок совсем недавно) все (или не все, но нечто очень важное) летит коту под хвост?"
Ты, превращаясь в комок страха, подводишь других людей. И, с одной стороны, ты не виноват. Но, с другой стороны, человек, чьи планы ты раз за разом разрушаешь, не обязан тебя терпеть.
И логическим следствием ты хочешь отсюда выводить: "Я не должен соваться к другим людям, пока не перестану превращаться в комок страха время от времени. Еще надо перестать быть размазней, научиться брать на себя только те обязательства, которые мне по силам, снизить градус фатальности и..." ...и список растягивается так, что ты понимаешь: "Никогда. Я никогда не должен соваться к людям".

И все это, конечно, очень контекстуально, но задай-ка себе один вопрос: "Будут ли меня любить, если я не буду страдать?"
Будут ли тебя любить, если ты не будешь жалким, не будешь принижать себя, не будешь выставлять себя в искаженном свете, не будешь давить на жалость, не будешь... болеть? Будут ли, есть ли, за что тебя любить, если ты не будешь страдать?
Встреться лицом к лицу с этим вопросом. И жестоко посмейся, глядя прямо ему в лицо, покажи средний палец и спроси, спроси, наконец, у своих родителей, почему они оставили тебе истерическое: "НЕТ!" в ответ на все эти вопросы.

И пойми, наконец, что то, что ты делаешь, то, во что ты себя заводишь, это известная знакомая, привычная модель. И не более.
Другой человек в твоей жизни не заставляет тебя чувствовать себя хуже, чем тебе есть. Это ты себя заставляешь так себя чувствовать, чтобы тебя любили.
Ты не не готов к отношениям, раз всплывают какие-то проблемы и косяки. Это ты ищешь проблемы и косяки, потому что привычно бояться куда проще, чем прыгать в неизвестность. Привычно все сгубить ко всем чертям проще, чем довериться и придти к другому результату.
Ты не ничтожество. Тебе просто иногда хочется быть ничтожеством, потому что тебе кажется, что тогда де тебя полюбят, причем заслуживать эту любовь не придется, она свалится на тебя сама собой.
Ты не комок страха сейчас. Ты просто помнишь, как становился им снова, снова и снова... и сейчас всего лишь реагируешь, как привык, стремишься к этой реакции всеми своими силами, потому что "так было тогда, так должно быть и теперь".

Это страшно. Это пугает. Новое и неизвестное всегда страшно и всегда пугает. Но у тебя есть силы, чтобы выстоять. У тебя есть силы, чтобы справиться. У тебя есть силы, чтобы довериться.
У тебя есть силы выиграть эту войну с установками прошлого.
У тебя есть право на любовь, даже если ты больше никогда не будешь болеть.
Не бойся

Я сижу где-то в темноте и знаю о себе только то, что могу обнять свои колени.
На мне черная одежда. У меня черные волосы. И сам я почти весь черный. Если я закрою глаза, спрятав белки глаз, в темноте меня не найдут.

Он подсаживается рядом тихо и, не слова не говоря, укутывает меня в плед, приобнимает за плечо, вынуждает облокотиться на себя.
Он рыжий, красный, золотой. Весь, целиком. Настолько яркий, что почти кажется, будто он горит. И теплый, как печка.
Маяк во тьме. И пусть говорят, что маяки стоят на берегу и ни за кем не бегают, просто светят, он все-таки пришел ко мне. Как приходил и приходит всегда.

- Она умерла, - говорю я через неизвестный промежуток времени. - Годовщина.
- Как, уже год? - уточняет он участливо, но на деле - просто чтобы поддержать разговор. Чтобы говорил я.
- Без десяти дней, на самом деле, - безучастным голосом отзываюсь я, чувствуя себя угольком, выкатившимся из общего костра. Пламя близко, я помню его тепло, могу ощущать, но сам уже потух и, кажется, не раскалюсь больше. Маленький кусок угля в руках. Я - подарок на Рождество для плохих детей. Но она была хорошей. Поэтому я ей не достался. Это она превратилась в меня.
- А ровно год назад, - зачем-то добавляю я, - проколол бровь. Чтобы запомнить состояние полного счастья. Я тогда был действительно очень счастлив...
- Расскажи мне о ней, - тихо просит Муссон, и его рука ложиться мне на голову, привлекая ее к его плечу.
- Она... Была особенной. Но все, что от нее осталось, это несколько текстов да дневников. Она была чужой. Чужим ребенком в доме, где рады не ей, а той, кого видят вместо нее. Она знала суть одиночества, но знала также, что значит "понимать" и "принимать". Она умела сплетать судьбы и сводить людей друг с другом, пропуская их через себя. И считать себя безумной, идя по лесу или по зову ветра. Она умела придавать смыслы маленьким, казалось бы ненужным вещам. И не спать ночами. Она слушала музыку, которую больше никогда не услышит. Много. И все надеялась научиться на чем-нибудь играть, но так и не нашла в себе упорства. В ней вообще не было упорства и стремления. Она просто жила, и думала, что этого достаточно. Смерть ходила за ней по пятам с ее одиннадцати, и она смеялась ей в лицо. Смеялась, лишь бы не задыхаться от боли. И танцевала, танцевала на грани, на многих гранях. Под конец жизни она решилась на то, на что не решилась бы никогда, не будь в ней осколка меня, и в итоге мне в наследство досталось две татуировки и правильное имя. Она... умерла счастливой. Там, на станции, коченея от холода, с музыкой в ушах, боясь и ожидая человека, которого любит... После смерти ее видели несколько раз, разные люди, но, я знаю, призрак почти успокоился, и больше никого не потревожит. "Не потревожить" - этого она хотела больше всего...
Я замолчал. Снаружи было темно, но эта темнота ни в какое сравнение не шла с той бездной, что раскрылась у меня внутри, прямо в грудной клетке. Но и там же, внутри, был он. Он наполнял меня светом - ярким, горячим, почти обжигающим. И я знал, что я жив. Какой бы ни была моя скорбь, она не убьет меня. Я знаю это точно.
- Ты ее любил? - тихо спрашивает Муссон.
- Да, - отвечаю я без сомнений. - И даже не подозревал, как сильно. Скажи... я... ее не предал?..
Он покачал головой и тихо поцеловал меня в волосы чуть выше уха.
- Ты сделал все правильно. Ты выжил. Ты жив. Она, я знаю, тобой гордилась бы. Если бы вы только смогли столкнуться лицом к лицу, если бы она только смогла прочитать твои слова, увидеть, каких замечательных людей ты привлек в свою жизнь, как много ты смог сделать, она бы... не боялась. Ничего и никогда.
- Она, наверно, каким-то образом знала, что будет, чувствовала, - задумчиво бормочу я. - Потому что она и в действительности мало чего боялась. Почти совсем ничего. Только, может быть, одиночества.
Некоторое время длится молчание, а затем он тихо, с еле уловимыми за словами чувствами, спрашивает:
- Почему ты ее похоронил?
"Я не знаю", - хочу сказать я.
- Быть ею стало слишком больно, - вместо этого говорю я. - И я не знаю, сдался я или сбросил шкуру, которая стала мала. Смешно, но иногда ты вырастаешь и из боли. Она становится тебе слишком узка, слишком натирает, и все, что остается тогда - сбросить ее. И поискать себе по росту. А лучше - научиться жить без такой шкуры. И я учусь. И я так прекрасен в этом, ты бы знал...
- Я знаю, - шепчет он, и я слышу улыбку. Теплую, нежную, ласковую. Любящую. И мне так от нее тепло, что почти больно.
Он ласково расстрепывает мне волосы, снова целует, говорит:
- Ну что ты, дурашка, еще и от любви плакать.
- Но не все же от смерти, правда? - слабо, неловко и неуверенно улыбаюсь я, чувствуя себя робким и скромным двенадцатилетним пацаном, которого впервые похвалил отец или тренер, какой-то очень крутой, авторитетный и добрый взрослый. "Из тебя выйдет толк!" - вместо привычных упреков и игнорирования.
Вздыхаю:
- Наверно, я еще очень долго отчасти буду ребенком или ершистым подростком где-то внутри... Я это недопережил, недопрочувствовал. Вообще не заметил своего подросткового периода. Скандалы? Какие скандалы? Эмоции? Какие эмоции? Противоречия? Какие такие противоречия? Где бунт? Где побег из дома? Где вставание в позу?
Муссон тихо смеется:
- Ты мог просто этого не замечать.
- А ты замечал? - я кошусь на него одним глазом из-под растрепанных волос, и он ласково убирает с лица одну прядку.
- Я вижу это сейчас.
- А я о чем.
Самую малость улыбаюсь и, наконец, прижимаюсь к нему сам. Все еще притягивая к себе колени, как барьер между моим мягким и болящим, но доверчиво и жадно, обнимая его обеими руками, утыкаясь в ключицу, вдыхая его запах. Забавно, как, слабо ориентируясь по запахам в материальном мире, я так жажду их здесь. Вернее, лишь один запах. Родной, теплый, необходимый.
Уткнувшись носом, бормочу куда-то в Муссона:
- Почему, почему меня сегодня так накрыло от представления его смерти?..
- Потому что ты теряла, Шенай, - отвечает он, мягко проводя ладонью по моей спине. Я не ощущаю себя девушкой. Он не ощущает меня девушкой. Но женский род кажется здесь таким правильным и уместным, что просто очевидно - другая форма была бы ложью. Не знаю, к какому из моих прошлых она относится, вариантов целых два, но уточнять не имеет ни-ка-ко-го смысла.
- Я запутался, - бормочу я. - Я не могу разобраться, когда, кого... У меня такое... чувство...
Я перехожу на едва слышный шепот, слова не хотят идти, я не хочу их пускать, и все же шепчу, продираясь через зажим на горле:
- ...что сначала я потерял их, а потом едва не потерял... себя... или тебя... Что почти одно и то же...
Он целует в макушку, а затем обнимает внезапно крепко, так крепко, как я не мог бы ожидать от него сейчас.
- Себя, - также едва слышно отвечает он. - Ты чуть не потерял себя. Чуть не умер. Я не мог... Пожалуйста, Най.
Последние слова его звучат как стон, болезненный крик о помощи, просьба о чем-то, без чего невозможно жить. По его рукам, по его мыслям, всем своим существом я понимаю, о чем он просит, и забираюсь ему на колени, обнимая его ногами. Он обнимает меня снова, еще сильнее, еще крепче, прижимая к себе, как только способен, и теперь уже его я ощущаю подростком, семнадцатилетним, ранимым, влюбленным, едва не упустившим любовь, которая для него - навеки, едва не потерявшим сестру, которая - все, едва...
- Пожалуйста, живи, - выдыхает он мне в волосы, и голос его почти срывается. Почти. Но не здесь и не сейчас. Словно это отголосок давно прошедших событий, уже давным-давно звучащего шепота, который сейчас долетел эхом до адресата.
И я знаю, знаю, что я ответил тогда.
Я не могу жить без них.
- Неужели... неужели действительно существует смерть, за которой... ничего? - сбивчиво, встревоженно, беспокойно шепчу я куда-то в шею, боясь заглянуть в глаза.
И чувствую всей кожей, как нечто внутри Муссона застывает, обращается в сталь, в лед, в гранит... и почти тут же это ощущение исчезает, оставляя после себя лишь напрягшиеся мышцы шеи, лишь замершие на моей спине ладони с одеревеневшими пальцами. Затем проходит и это, возвращая былую обволакивающую, теплую мягкость, но прежде он шепчет немного чужим голосом:
- Есть предательство, Най. Намного более страшное, чем смерть. Даже если оно принимает ее обличье.
Внутри меня воцаряется безмолвие. Страшная тишина, какая наступает в области сердца, когда на экране появляется совершенно ровная линия вместо резких подъемов и спадов пульса. Мне, наверно, хотелось бы сказать, что я не верю, но этого нет. Ничего нет. Я не мыслю никакими категориями. Только тихо шепчу:
- Так вот почему...
- Да, - отзывается он, прекрасно понимая, о чем я.
"А тот, кто пробудил желание быть нежным,
Будет пусть счастливым.
И чужим."
- Пожалуйста, - тихо шепчу я, думая о том, что не испытываю даже боли. Это где-то... за ней. А, может, невозможно испытывать то, что уже отболело... - скажи, что ты просто решил, что пережить предательство проще, чем смерть. Скажи, что ты выдумал эту сказку, историю, легенду, чтобы я ощущал меньше боли. Чтобы прожил жизнь спокойно, восстановился. Чтобы потом смог...
Горло перехватывает, и я ничего не могу договорить.
Он молчит.
Я фиксирую внимание на том, что у меня замерзли руки. И думаю о том, что, наверно, стоит выбросить кольцо в воду, с моста. Сжечь словарь того языка, на котором написана на нем надпись. Может быть, побриться наголо, просто так, зачем-нибудь. Выдрать из альбома и, наверно, тоже сжечь один портрет. Написать что-то в открытой записи в дневнике, который фиксирует полученные мною новые данные о прошлой жизни. Надо...
- Я не понимаю, зачем, - с отчаянием, с надрывом, со всхлипом восклицаю я. Хватаюсь за Муссона, как за спасательную шлюпку, хлюпаю носом, дрожу. - Зачем нужно было так долго позволять мне верить в то, что они есть, что я с ними связан, что они... любят меня... Зачем?..
Я ловлю себя на мысли, что, быть может, Муссон - это... не знаю... какой-нибудь демон, который ко мне привязался, не отпускает, дразнит сладкой надеждой, а затем отнимает ее, чтобы понаблюдать за тем, как мне больно. Может быть он - лишь морок, какое-нибудь морочащее голову заклинание, чтобы сбить меня с пути, уверить меня, что их нет... Дух-обманщик... Кто угодно, кто только прикидывается, что... а на самом деле...
- Ты говорил, что они всегда рядом! - закричал я, отчаянно, цепляясь за его плечи. - Я помню...
- Ты бы не выдержала, - едва слышно, виновата, нежно, с горечью и болью за меня, - ты бы не выдержал...
"А сейчас что? Сейчас я выживу, да?!" - хочется кричать меня, обвиняя в том, что мое выживание - это все, что его волнует, обличая в том, что он переоценивает мои силы, не желая ничего слышать о том, что меня де якобы есть, кому поддержать, и именно поэтому именно сейчас... именно поэтому этот разговор надо будет показать.. именно...
- Это не повод меня обманывать так долго, - выталкиваю я через очередной спазм, сковавший глотку, и голос мой звучит так безжизненно и убито, что мне самому становится страшно. Руки, ослабев, невольно опускаются. Но я утыкаюсь в плечо. Я не хочу отстраняться. Я боюсь, что, если отстранюсь хоть немного, Ничто поглотит меня...
...и тогда будет зря вся эта агония. Зря я пережил столько боли и так измучил себя, чтобы сейчас уйти, перегореть, перестать быть.
- Ты именно на это и рассчитывал, - тем же безжизненным голосом говорю я. - Что я решу, что нужно было либо сразу сдохнуть, либо продолжать жить, потому что пережить столько боли просто так банально нечестно. Ты сыграл на моем упрямстве.
Я не обвиняю. Лишь констатирую факт. Я почти не ощущаю его вовне, но чувствую внутри. Большая подушка тепла, чтобы не убиться об валяющиеся внутри осколки. Нет, не сердца. Чего-то другого. Даже не знаю, чего.
- И ведь ты меня не обманывал... Его мне никогда не обещали встретить. А она... Что ж. Я должен был понять раньше. На много. Чувства не врут. Просто иногда игнорируются мной же самим...
Я очень устал, но руки мои слабо скользят его за спину, пальцы сцепляются, чтобы держаться за счет них. Голова и плечи расслаблены. Я больше не плачу.
- И я теперь понимаю, что за предательство отразилось в Астис.
Очень мягко и очень ловко Муссон пересаживает меня. Я не сопротивляюсь. Устраивает на своих коленях боком, обнимает, как маленького ребенка. Позволяет мне не делать ни-че-го. Потому что только на это у меня есть силы. Целует в висок.
- Нам надо подумать о смене имен, - бормочу я, закрыв глаза, кажется, почти засыпая. - Больше никаких ветров. Ни тебе, ни мне. И у меня все еще остается Шенай и Сварт... А вот тебе придется найти.
- Это должно быть что-то белое, - ласково и успокаивающее отзывается он. - Связанное с драконами. Мы подумаем позже. Может, даже не одни. Может, я также, как и ты ровно год назад, попрошу меня окрестить. Только ничего холодного. Мой дорогой брат, тебе нельзя замерзать. Не дадим.
У меня не остается сил ни на вопросы, ни на уточнения. Все, что мне остается - поверить...

Большими кругами, медленно сходящимися к центру, по небу летит большая птица.
Я знаю, что она никогда не достигнет своей цели, потому что в центре - я.
Имя мне - Вечность.
Я простираюсь глубокой пустыней, вздымаюсь океанскими волнами, дышу соцветием трав.
Я - есть.
Имя птицы - Смерть.
Вечно голодная, разевающая клюв, озаряющая ткань мироздания громким криком, она летит над пустыней, но не настигает, летит над океаном, но не находит, летит над травами, но не видит. Она бессильна передо мной. Но и она - есть.
А тебя нет.
Ты - лишь дух, бредущий по пустыне, лишь лодка, плывущая по океану, лишь зверек, спрятавшийся в травах. Тебя схватит птица в поисках меня, и ты рассыпешься на множество маленьких искр, осколков, частиц. Их донесет до меня шальной ветер, я вдохну их, и ты станешь мной.
Лишь через тебя Смерть может меня настигнуть, застать врасплох. Если я слишком надышусь тобой.
Поэтому, пожалуйста, не вглядывайся в бездну. Не вынуждай бездну вглядываться в тебя.
Иначе однажды Вечности не станет. Ни для кого, ни в каком виде. И в центре круга сядет Смерть. Пустыня покроется пеплом, пересохнет океан, рассыплются травы. Крик ее вспорет швы, и Вселенная вывернется наружу. Тьмой, хаосом, разрухой, непостоянством.
Ты будешь умирать.
И умирать.
И умирать.
Пока в тебе не взойдут те зерна, что запутались в лохмотьях твоей одежды, приросли к твоему дну мелкими ракушками, вцепились в шерсть репейником. По крупицам, по маленьким частицам, опадающим с твоей шерсти, я обрету жизнь. Я стану тобой.
И ты большими кругами будешь приближаться к центру, ловя потоки тьмы, танцуя в ритмах хаоса, поднимая в воздух тучи пыли.
Смерть будет знать, что ты никогда не достигнешь цели, потому что в центре - она.
Именем тебе будет Вечность.
Поэтому, пожалуйста, вглядись в бездну.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Иногда ты заглядываешь в зеркало. И видишь там совершенно не то, что ощущаешь внутри.
Иногда это похоже на удар поддых.
И это словно возвращает тебя обратно, сюда.
И иногда от этого ты испытываешь былую нелюбовь к зеркалам.